В него вошли и подлинные выражения Никиты, занесенные Чеховым в его знаменитую записную книжку. Я назвал свою фамилию. Оказалось, что Сехин знает меня как литератора. Он пригласил меня в палатку, и я передал ему наш разговор с Синюхаевым и цель моего приезда.
Алексею Максимовичу нравились такие порывы удали. Сидя на откосе и над впадением Оки в Волгу, мы любовались красотами. В дождливый день он водил меня по желтому крашеному полу, ежедневно протертому керосином. Нигде ни пылинки. Казалось, что книги и рукописи на полках в застекленных шкафах скучают о «лавочке старьевщика» и о паутинке, https://foodiediaries.in/ которая все-таки шевелилась, когда по ней бегал паук или трепетала муха, залетевшая через дверь с грязного двора. Особенно поражал чистотой зал, где по субботам каждый лист «самосадков», доросших, как и три широколиственные пальмы, до потолка, перетирался самой хозяйкой, балансировавшей с рассветом на складной лестнице.
Скалон и еще пять постоянных сотрудников – М. Эта сцена мне памятна потому, что в тот вечер я воочию увидал первого сотрудника «Московских ведомостей» и первого живого цензора. Да и негде было видеть сотрудников «Московских ведомостей» – они как-то жили своей жизнью, не знались с сотрудниками других газет, и только один из них, театральный рецензент С. Флеров (Васильев), изящный и скромный, являлся на всех премьерах театров, но он ни по наружности, ни по взглядам, ни по статьям не был похож на своих соратников по изданию, «птенцов гнезда Каткова» со Страстного бульвара. Каткова я так ни разу в жизни не видал.
А сзади чувствовалась жизнь, по крайней мере ругань и крики. Я напрягал силы, пробирался назад, толпа редела, меня ругали, толкали. В свободное между заметками время, за чаем, в присутствии корректоров, метранпажа и сотрудников я сказал, что приготовил для издания книгу своих рассказов и завтра несу ее в набор. И он показал циркуляр, запрещающий писать о холере.
– указал он на темневший силуэт длинного, неосвещенного здания со светлым круглым пятном наверху; это оказались часы, освещенные изнутри и показывавшие половину второго. Когда каша застынет, ее нарезают на кусочки 4×4 см и обжаривают с обеих сторон на растительном масле. Для приготовления этого блюда варят вязкую гречневую кашу, охлаждают ее примерно до 60°С, добавляют сырые взбитые яйца, хорошо перемешивают,выкладывают на сковороды или противни, смазанные маслом. В зале второго этажа для “чистой” публики, с расписными стенами, с бассейном для стерлядей, объедались селянками и разными рыбными блюдами богачи — любители русского стола, — блины в счет не шли. В этом зале гости сидели в шубах и наскоро ели блины, холодную белужину или осетрину с хреном и красным уксусом. Наглядевшись на охотнорядских торговцев, практиковавших обмер, обвес и обман, он ловко применил их методы торгового дела к своей профессии.
Владимир Гиляровский
Смотрю в дверную щель. Развалившись на стуле, за столом с посудой сидит огромный юнкерище, стучит по столу и требует шампанского. На соседнем стуле лежат два черных костыля и шинель солдатского сукна. Мой друг еще по холостой жизни доктор Андрей Иванович Владимиров лечил меня и даже часто ночевал.
Прямо В Храме Ставят Печь И… Отправляют В Нее Трех Мальчиков! История Необычного Обряда, Запрещенного Петром I
Его отец, запорожец, после разгрома Сечи в 1775 году Екатериной ушел на Кубань, где обзавелся семейством и где вырос Петр Иванович, участвовавший в покорении Кавказа. С Кубани сюда он прибыл с женой и малолетней дочкой к Олсуфьеву, тоже участнику кавказских войн. Отец мой, новгородец с Белоозера, через год после службы в имении женился на шестнадцатилетней дочери его Надежде Петровне. С него-то Сухово-Кобылин Расплюева, как с живого, списал, да и Кречинского списал с графа, тоже с натуры. Он был выслан после истории с булавкой из Петербурга в Ярославль, здесь сошелся с Елисеем Антоновичем – фамилии его не помню, кажется из духовного звания он был или из чиновников… Все это я узнал через много лет.
Интересно, что свою криминальную славу Хитровка приобрела после того, как район стали обустраивать. Пожар 1812 года оставил после себя одни только полуразрушенные дома, которые жители не могли отремонтировать. Этот участок купил генерал Хитрово, разбил палисадники, возвел торговые ряды… А в 1880 году здесь устроили навес биржи труда, куда потянулись освобожденные крестьяне в поисках работы. Начали устраивать ночлежки, открывать притоны, и вскоре Хитровка превратилась в самый опасный район Москвы. «После 1812 года дворец Хераскова перешел во владение графа Разумовского, который и пристроил два боковых крыла, сделавших еще более грандиозным это красивое здание на Тверской.
«Я ночевал у И. Иванюкова, в квартире В. Соболевского, и проспал до 12 часов дня, что подписом удостоверяю. Чехов часто бывал у профессора политической экономии И. Иванюкова, которого близко знал В.